Бостонский КругозорЛЮБОВЬ

НОВЫЕ ПЕСНИ

Он видел женщину-сон,
Не с ним бегущую вдаль,
Он с нею пел в унисон,
Когда застал их февраль.

А гладил женщину-явь
Под отраженьем свечи.
Он, словно скульптор, ваял
Ее в февральской ночи.

Вот только выбрать не мог
Он между явью и сном...

ЖЕНЩИНА-СОН

Он видел женщину-сон,
Не с ним бегущую вдаль,
Он с нею пел в унисон,
Когда застал их февраль.

А гладил женщину-явь
Под отраженьем свечи.
Он, словно скульптор, ваял
Ее в февральской ночи.

Вот только выбрать не мог
Он между явью и сном.
Вчера сменили замок,
Сегодня продали дом.

Он приближался к окну,
Стирал замерзшую вязь,
К незримой женщине-сну
Через года торопясь.

А в дверь стучится вчера,
Но снова не устояв,
Он ночи пьет до утра
И гладит женщину-явь.

Ей с ним опять хорошо,
Уже который сезон.
И он, заласканный, шел
Туда, где женщина-сон.

Пешком готов был и вплавь
Добраться сквозь времена.
Таила женщина-явь
Его от женщины-сна.

И всё прощала, узнав,
И не гнала его вон.
Вторгалась женщина-явь
В его предутренний сон.

Была тиха и нежна,
Его поила вином.
И притворялась она
Незримой женщиной-сном.

Ее просил он: "Оставь",
Глаза скрывая рукой.
Цеплялась женщина-явь,
Чтоб не ушел он к другой.

Потом шептала, обняв:
- Какой же в этом резон?
Он гладил женщину-явь,
А видел женщину-сон.

16 янв. 2011

 

НА ФОНЕ ПЕЙЗАЖА

Салфетка бумажная из придорожного ресторана,
Исписанная шариковой непишущей ручкой.
Мы завтракаем яичницей с беконом. За окнами - рано,
Настолько рано, что хочется прикинуться злючкой,

Напялить очки, читая меню из десятка страниц,
Будто не зная, чем можно кормить постояльцев,
Скрывать за очками моргание сонных ресниц,
Себя пробуждая стуком - костяшками пальцев.


А ты в это время глазами съедаешь мой профиль,
Его запиваешь крепчайшим, без сахара, чаем.
За ним, на салфетке рисуешь пейзаж, словно профи,
Я делаю вид, что детали пейзажа того изучаю.

На самом-то деле, изучено всё: и кофейная гуща, и лица,
И даже пейзаж, что меняется с каждой минутой всё лето.
В меню ресторанном протерты до дыр все страницы,
Особенно те, на которых две сотни названий омлета.

Наш завтрак такой затяжной, как прыжок с парашютом,
Как будто мы знаем, что он не раскроется в связке,
Что кто-то за нас расписал и пейзаж, и маршруты,
А нам остается, как можно быстрее, придумать развязку.

Поэтому молча сидим, поедаем послушно свой завтрак,
Салфетки, как холст и бумагу используя солнечным утром.
Из кухни доносится кофе чарующий запах,
Лицо официантки свежо и презрительно мудро.

Ложится на стол отпечатанный счет подотчётный,
Берешь ты очки. Не свои, а мои, между прочим.
Мы стали с тобой одинаково видеть нечетко.
Ты подпись, не глядя, поставил и что-то бормочешь.

Едва различаю слова. Почему же так тихо?
Ну, кто ж так клянется в любви, даже после яичницы с чаем?
Но вслух не осмелюсь сказать. Я, ведь, тоже трусиха,
Уж лучше я сделаю вид, что слова твои не различаю.

Я это потом напишу, на бумажной салфетке,
Когда оторву по частям от себя, по кусочку.
Закроюсь в квартире своей - трехкомнатной клетке -
И буду тебя тормошить в неозвученных строчках.

А ты дорисуешь пейзаж и доедешь до дома.
Там выспаться сможешь. Уже не мешаю ни я, ни рассветы.
Наш завтрак остыл, до обеда еще очень долго,
А между - полжизни, как будто одно бесконечное лето.

Салфетка бумажная из придорожного ресторана -
Еще не поставили чай перед нами, не выдали кофе.
Мы завтракаем яичницей с беконом, за окнами - рано,
На фоне пейзажа - мой недорисованный профиль.